Мышка.
По чистому снегу бежит мышка, за мышкой дорожка, где в снегу лапки ступали.
Мышка ничего не думает, потому что в голове у нее мозгу — меньше горошины.
Увидала мышка на снегу сосновую шишку, ухватила зубом, скребет и все черным глазом поглядывает — нет ли хоря.
А злой хорь по мышиным следам ползет, красным хвостом снег метет.
Рот разинул — вот-вот на мышь кинется…
Вдруг мышка царапнула нос о шишку, да с перепугу — нырь в снег, только хвостом вильнула. И нет ее.
Хорь даже зубами скрипнул — вот досада. И побрел, побрел хорь по белому снегу. Злющий, голодный — лучше не попадайся.
А мышка так ничего и не подумала об этом случае, потому что в голове мышиной мозгу меньше горошины. Так-то.
Девочка и грибы
(Быль)
Две девочки шли домой с грибами.
Им надо было переходить через железную дорогу.
Они думали, что машина далеко, взлезли на насыпь и пошли через рельсы.
Вдруг зашумела машина. Старшая девочка побежала назад, а меньшая — перебежала через дорогу.
Старшая девочка закричала сестре: «Не ходи назад!»
Но машина была так близко и так громко шумела, что меньшая девочка не расслышала; она подумала, что ей велят бежать назад. Она побежала назад через рельсы, споткнулась, выронила грибы и стала подбирать их.
Машина уже была близко, и машинист свистел что было силы.
Старшая девочка кричала: «Брось грибы!», а маленькая девочка думала, что ей велят собрать грибы, и ползала по дороге.
Машинист не мог удержать машины. Она свистала изо всех сил и наехала на девочку.
Старшая девочка кричала и плакала. Все проезжающие смотрели из окон вагонов, а кондуктор побежал на конец поезда, чтобы видеть, что сделалось с девочкой.
Когда поезд прошел, все увидали, что девочка лежит между рельсами головой вниз и не шевелится.
Потом, когда поезд уже отъехал далеко, девочка подняла голову, вскочила на колени, собрала грибы и побежала к сестре.
Муравей
Ползет муравей, волокет соломину.
А ползти муравью через грязь, топь да мохнатые кочки; где вброд, где соломину с края на край переметнет да по ней и переберется.
Устал муравей, на ногах грязища— пудовики, усы измочил. А над болотом туман стелется, густой, непролазный — зги не видно.
Сбился муравей с дороги и стал из стороны в сторону метаться — светляка искать…
— Светлячок, светлячок, зажги фонарик.
А светлячку самому впору ложись — помирай, — ног-то нет, на брюхе ползти не спорно.
— Не поспею я за тобой, — охает светлячок, — мне бы в колокольчик залезть, ты уж без меня обойдись.
Нашел колокольчик, заполз в него светлячок, зажег фонарик, колокольчик просвечивает, светлячок очень доволен.
Рассердился муравей, стал у колокольчика стебель грызть.
А светлячок перегнулся через край, посмотрел и принялся звонить в колокольчик.
И сбежались на звон да на свет звери: жуки водяные, ужишки, комары да мышки, бабочки-полуношницы. Повели топить муравья в непролазные грязи.
Муравей плачет, упрашивает:
— Не торопите меня, я вам муравьиного вина дам.
— Ладно.
Достали звери сухой лист, нацедил муравей туда вина; пьют звери, похваливают.
Охмелели, вприсядку пустились. А муравей — бежать.
Подняли звери пискотню, шум да звон и разбудили старую летучую мышь. Спала она под балконной крышей, кверху ногами. Вытянула ухо, сорвалась, нырнула из темени к светлому колокольчику, прикрыла зверей крыльями да всех и съела.
Вот что случилось темною ночью, после дождя, в топучих болотах, посреди клумбы, около балкона.
Воробей и ласточки
Раз я стоял на дворе и смотрел на гнездо ласточек под крышей. Обе ласточки при мне улетели, и гнездо осталось пустое.
В то время, когда они были в отлучке, с крыши слетел воробей, прыгнул на гнездо, оглянулся, взмахнул крылышками и юркнул в гнездо; потом высунул оттуда свою головку и зачирикал.
Скоро после того прилетела к гнезду ласточка. Она сунулась в гнездо, но, как только увидала гостя, запищала, побилась крыльями на месте и улетела.
Воробей сидел и чирикал.
Вдруг прилетел табунок ласточек: все ласточки подлетали к гнезду — как будто для того, чтоб посмотреть на воробья, и опять улетали.
Воробей не робел, поворачивал голову и чирикал.
Ласточки опять подлетали к гнезду, что-то делали и опять улетали.
Ласточки недаром подлетали: они приносили каждая в клювике грязь и понемногу замазывали отверстие гнезда.
Опять улетали и опять прилетали ласточки, и все больше и больше замазывали гнездо, и отверстие становилось все теснее и теснее.
Сначала видна была шея воробья, потом уже одна головка, потом носик, а потом и ничего не стало видно; ласточки совсем замазали его в гнезде, улетели и со свистом стали кружиться вокруг дома.
Маленькая мышка
Мышка вышла гулять. Ходила по двору и пришла опять к матери.
— Ну, матушка, я двух зверей видела. Один страшный, а другой добрый.
Мать спросила:
— Скажи, какие это звери?
Мышка сказала:
-Один страшный- ноги у него черные, хохол — красный, глаза на выкоте, а нос крючком.Когда я мимо шла- он открыл пасть, ногу поднял и стал кричать так громко, что я от страха не знала куда уйти.
-Это петух, сказала старая мышь,он зла никому не делает, его не бойся. Ну, а другой зверь?
— Другой лежал на солнышке и грелся.Шейка у него белая, ножки серые, гладкие.Сам лижет свою белую грудку и хвостиком чуть движет, на меня глядит.
Старая мышь сказала:
— Дура, ты дура. Ведь это сам кот.
Полкан
На весеннем солнышке греется пес Полкан.
Морду положил на лапы, пошевеливает ушами – отгоняет мух.
Дремлет пес Полкан, зато ночью, когда на цепь посадят, не до сна.
Ночь темна, и кажется всё – крадется кто-то вдоль забора.
Кинешься, тявкнешь – нет никого.
Или хвостом по земле застукает, по-собачьи; нет никого, а стукает…
Ну, с тоски и завоешь, и подтянет вон там, за амбаром, зальется чей-то тонкий голос.
Или над поветью глазом подмигивать начнет, глаз круглый и желтый.
А потом запахнет под носом волчьей шерстью.
Пятишься в будку, рычишь.
А уж жулики – всегда за воротами стоят, всю ночь.
Жулика не страшно, а досадно – зачем стоит.
Чего-чего не перевидишь ночью-то… охо, хо…
Пес долго и сладко зевнул и по пути щелкнул муху.
Поспать бы.
Закрыл глаза, и представилась псу светлая ночь. Над воротами стоит круглый месяц – лапой достать можно. Страшно. Ворота желтые.
И вдруг из подворотни высунулись три волчьи головы, облизнулись и спрятались.
«Беда», – думает пес, хочет завыть и не может.
Потом три головы над воротами поднялись, облизнулись и спрятались.
«Пропаду», – думает пес.
Медленно отворились ворота, и вошли три жулика с волчьими головами.
Прошлись кругом по двору и начали всё воровать.
– Украдем телегу, – сказали жулики, схватили, украли.
– И колодец украдем, – схватили, и пропал и журавль и колодец.
А пес ни тявкнуть, ни бежать не может.
– Ну, – говорят жулики, – теперь самое главное!
«Чтосамое главное?» – подумал пес и в тоске упал на землю.
– Вон он, вон он, – зашептали жулики.
Крадутся жулики ко псу, приседают, в глаза глядят.
Со всею силою собрался пес и помчался вдоль забора, кругом по двору.
Два жулика за ним, а третий забежал, присел и рот разинул. Пес с налета в зубастую пасть и махнул.
– Уф, аф, тяф, тяф…
Проснулся пес… на боку лежит и часто, часто перебирает ногами.
Вскочил, залаял, побежал к телеге, понюхал, к колодцу подбежал, понюхал – всё на месте.
И со стыда поджал пес Полкан хвост да боком в конуру и полез.
Рычал.
Заяц.
Летит по снегу поземка, метет сугроб на сугроб… На кургане поскрипывает сосна:
— Ох, ох, кости мои старые, ноченька-то разыгралась, ох, ох.
Под сосной, насторожив уши, сидит заяц.
— Что ты сидишь, — стонет сосна, — съест тебя волк, — убежал бы.
— Куда мне бежать, кругом бело, все кустики замело, есть нечего.
— А ты порой, поскреби.
— Нечего искать, — сказал заяц и опустил уши.
— Ох, старые глаза мои, — закряхтела сосна, — бежит кто-то, должно быть, волк, — волк и есть.
Заяц заметался.
— Спрячь меня, бабушка…
— Ох, ох, ну, прыгай в дупло, косой.
Прыгнул заяц в дупло, а волк подбегает и кричит сосне:
— Сказывай, старуха, где косой?
— Почем я знаю, разбойник, не стерегу я зайца, вон ветер как разгулялся, ох, ох…
Метнул волк серым хвостом, лег у корней, голову на лапы положил. А ветер свистит в сучьях, крепчает…
— Не вытерплю, не вытерплю, — скрипит сосна.
Снег гуще повалил, налетел лохматый буран, подхватил белые сугробы, кинул их на сосну.
Напружинилась сосна, крякнула и сломалась..
Серого волка, падая, до смерти зашибла…
Замело их бураном обоих.
А заяц из дупла выскочил и запрыгал куда глаза глядят.
«Сирота я, — думал заяц, — была у меня бабушка-сосна, да и ту замело…».
И капали в снег пустяковые заячьи слезы.
Комментарии
Знаю одного колумбийца, он тоже проходил подобный ритуал — знакомство с духами и эфирным миром. Интересно было послушать, но надо быть подготовленным. Очень много людей потом теряли рассудок.
02.08.2023
Jaaj.Club
С большим интересом почитаем. Спасибо!
01.08.2023
Jaaj.Club
Извините, не удержалась. Еще одна книга на ужасно интересующую меня тему
01.08.2023
Formica
31.07.2023
Jaaj.Club
А недавно в Ташкентских новостях показали, что один из жителей держал дома краснокнижных черепах и не парился, что они на грани вымирания(
23.07.2023
Palevka-89
Кот Васька.
У Васьки-кота поломались от старости зубы, а ловить мышей большой был охотник Васька-кот.
Лежит целые дни на теплой печурке и думает — как бы зубы поправить…
И надумал, а надумавши, пошел к старой колдунье.
— Бабушка, — замурлыкал кот, — приставь мне зубы, да острые, железные, костяные-то я давно обломал.
— Ладно, — говорит колдунья, — за это отдашь мне то, что поймаешь в первый раз.
Поклялся кот, взял железные зубы, побежал домой.
Не терпится ему ночью, ходит по комнате, мышей вынюхивает.
Вдруг будто мелькнуло что-то, бросился кот, да, видно, промахнулся.
Пошел — опять метнулось.
«Погоди же!» — думает кот Васька, остановился, глаза скосил и поворачивается, да вдруг как прыгнет, завертелся волчком и ухватил железными зубами свой хвост.
Откуда ни возьмись явилась старая колдунья.
— Давай, — говорит, — хвост по уговору. — Заурлыкал кот, замяукал, слезами облился. Делать нечего. Отдал хвост. И стал кот — куцый. Лежит целые дни на печурке и думает: «Пропади они, железные зубы, пропадом!».
Лиса.
Под осиной спала лиса и видела воровские сны.
Спит лиса, не спит ли — все равно нет от нее житья зверям.
И ополчились на лису — еж, дятел да ворона.
Дятел и ворона вперед полетели, а еж следом покатился. Дятел да ворона сели на осину…
— Тук… тук… тук… — застучал дятел клювом по коре. И лиса увидела сон — будто страшный мужик топором машет, к ней подбирается.
Еж к осине подбегает, и кричит ему ворона:
— Карр еж!.. Карр еж!..
«Кур ешь, — думает лиса, — догадался проклятый мужик». А за ежом ежиха да ежата катятся, пыхтят, переваливаются..
— Карр ежи! — заорала ворона.
«Караул, вяжи!» — подумала лиса, да как спросонок вскочит, а ежи ее иголками в нос…
— Отрубили мой нос, смерть пришла, — ахнула лиса и — бежать.
Прыгнул на нее дятел и давай долбить лисе голову.
А ворона вдогонку: «Карр».
С тех пор лиса больше в лес не ходила, не воровала. Выжили душегуба.
Сорока.
За калиновым мостом, на малиновом кусту калачи медовые росли да пряники с начинкой. Каждое утро прилетала сорока-белобока и ела пряники.
Покушает, почистит носок и улетит детей пряниками кормить.
Раз спрашивает сороку синичка-птичка:
— Откуда, тетенька, ты прянички с начинкой таскаешь? Моим детям тоже бы их поесть охота. Укажи мне это доброе место.
— А у черта на кулижках, — отвечала сорока-белобока, обманула птичку.
— Неправду ты говоришь, тетенька, — пискнула синичка-птичка, — у черта на кулижках одни сосновые шишки валяются, да и те пустые. Скажи — все равно выслежу.
Испугалась сорока-белобока, пожадничала. Полетела к малиновому кусту и съела и калачи медовые, и пряники с начинкой, все дочиста.
И заболел у сороки живот. Насилу домой доплелась. Сорочат растолкала, легла и охает…
— Что с тобой, тетенька? — спрашивает синичка-птичка. — Или болит чего?
— Трудилась я, — охает сорока, — истомилась, кости болят.
— Ну, то-то, а я думала другое что, от другого чего я средство знаю: трава Сандрит, от всех болестей целит.
— А где трава Сандрит растет? — взмолилась сорока-белобока.
— А у черта на кулижках, — ответила синичка-птичка, крылышками детей закрыла и заснула.
«У черта на кулижках одни сосновые шишки, — подумала сорока, — да и те пустые», — и затосковала: очень живот болел у белобокой.
И с боли да с тоски на животе сорочьем перья все повылезли, и стала сорока — голобока.
От жадности.
Заяц.
Летит по снегу поземка, метет сугроб на сугроб… На кургане поскрипывает сосна:
— Ох, ох, кости мои старые, ноченька-то разыгралась, ох, ох.
Под сосной, насторожив уши, сидит заяц.
— Что ты сидишь, — стонет сосна, — съест тебя волк, — убежал бы.
— Куда мне бежать, кругом бело, все кустики замело, есть нечего.
— А ты порой, поскреби.
— Нечего искать, — сказал заяц и опустил уши.
— Ох, старые глаза мои, — закряхтела сосна, — бежит кто-то, должно быть, волк, — волк и есть.
Заяц заметался.
— Спрячь меня, бабушка…
— Ох, ох, ну, прыгай в дупло, косой.
Прыгнул заяц в дупло, а волк подбегает и кричит сосне:
— Сказывай, старуха, где косой?
— Почем я знаю, разбойник, не стерегу я зайца, вон ветер как разгулялся, ох, ох…
Метнул волк серым хвостом, лег у корней, голову на лапы положил. А ветер свистит в сучьях, крепчает…
— Не вытерплю, не вытерплю, — скрипит сосна.
Снег гуще повалил, налетел лохматый буран, подхватил белые сугробы, кинул их на сосну.
Напружинилась сосна, крякнула и сломалась..
Серого волка, падая, до смерти зашибла…
Замело их бураном обоих.
А заяц из дупла выскочил и запрыгал куда глаза глядят.
«Сирота я, — думал заяц, — была у меня бабушка-сосна, да и ту замело…».
И капали в снег пустяковые заячьи слезы.
Как меня в лесу застала гроза
.Когда я был маленький, меня послали в лес за грибами.
Я дошел до лесу, набрал грибов и хотел идти домой. Вдруг стало темно, пошел дождь и загремело.
Я испугался и сел под большой дуб. Блеснула молния такая светлая, что мне глазам больно стало, и я зажмурился.
Над моей головой что-то затрещало и загремело; потом что-то ударило меня в, голову.
Я упал и лежал до тех пор, пока перестал дождь.
Когда я очнулся, по всему лесу капало с деревьев, пели птицы и играло солнышко. Большой дуб сломался, и из пня шел дым. Вокруг меня лежали секретки от дуба.
Платье на мне было все мокрое и липло к телу; на голове была шишка, и было немножко больно.
Я нашел свою шапку, взял грибы и побежал домой.
Дома никого не было, я достал в столе хлеба и влез на печку.
Когда я проснулся, я увидал с печки, что грибы мои изжарили, поставили на стол и уже хотят есть.
Я закричал: «Что вы без меня едите?» Они говорят: «Что ж ты спишь? Иди скорей, ешь».
Верблюд.
Вошел верблюд на скотный двор и охает:
— Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь — должно быть, цыган.
— Так тебе, долговязому, и надо, — ответил карий мерин, — глядеть на тебя тошно.
— Ничего не тошно, чай, у меня тоже четыре ноги.
— Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина? — сказала корова уныло. — Лает да кусается.
— А ты не лезь к собаке с рожищами, — ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:
— Ну ты, долговязый, убирайся от колоды!
А в колоде завалено было вкусное месиво.
Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала:
— Плюется очень верблюд-то, хоть бы издох…
— Издох! — ахнули овцы все сразу.
А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали.
В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом:
— Какой ты, верблюд, страшный, право!
— Ага! — догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали.
— Что это ты, — сказала корова, — спятил?
Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками:
— А посмотрите-ка, какой я страшный… — и подпрыгнул.
Уставились на него мерин, корова и овцы… Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились.
Верблюд губами трепал, кричал:
— Ну-ка, погляди!
Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули.
Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:
— Давно бы так. Без ума-то оно ничего не делается.
А теперь поедим вволю…
Воробей.
На кусту сидели серые воробьи и спорили — кто из зверей страшнее.
А спорили они для того, чтобы можно было погромче кричать и суетиться. Не может воробей спокойно сидеть: одолевает его тоска.
— Нет страшнее рыжего кота, — сказал кривой воробей, которого царапнул раз кот в прошлом году лапой.
— Мальчишки много хуже, — ответила воробьиха, — постоянно яйца воруют.
— Я уж на них жаловалась, — пискнула другая, — быку Семену, обещался пободать.
— Что мальчишки, — крикнул худой воробей, — от них улетишь, а вот коршуну только попадись на язык, беда как его боюсь! — и принялся воробей чистить нос о сучок.
— А я никого не боюсь, — вдруг чирикнул совсем еще молодой воробьеныш, — ни кота, ни мальчишек. И коршуна не боюсь, я сам всех съем.
И пока он так говорил, большая птица низко пролетела над кустом и громко вскрикнула.
Воробьи, как горох, попадали, и кто улетел, а кто притулился, храбрый же воробьеныш, опустив крылья, побежал по траве. Большая птица щелкнула клювом и упала на воробьеныша, а он, вывернувшись, без памяти, нырнул в хомячью нору.
В конце норы, в пещерке, спал, свернувшись, старый пестрый хомяк. Под носом лежала у него кучка наворованного зерна и мышиные лапки, а позади висела зимняя, теплая шуба.
«Попался, — подумал воробьеныш, — я погиб…».
И зная, что если не он, так его съедят, распушился и, подскочив, клюнул хомяка в нос.
— Что это щекочет? — сказал хомяк, приоткрыв один глаз, и зевнул. — А, это ты. Голодно, видно, тебе, малый, на — поклюй зернышек.
Воробьенышу стало очень стыдно, он скосил черные свои глаза и принялся жаловаться, что хочет его пожрать черный коршун.
— Гм, — сказал хомяк, — ах он, разбойник! Ну, да идем, он мне кум, вместе мышей ловить, — и полез вперед из норы, а воробьеныш, маленький и несчастный, и не надо бы ему было совсем храбриться.
— Иди-ка сюда, иди, — строго сказал хомяк, вылезая на волю.
Высунул воробьеныш вертлявую головку из норы и обмер: перед ним на двух лапах сидела черная птица, открыв рот. Воробьеныш зажмурился и упал, думая, что он уже проглочен. А черная птица весело каркнула, и все воробьи кругом нее попадали на спины от смеха — то был не коршун, а старая тетка ворона…
— Что, похвальбишка, — сказал хомяк воробьенышу, — надо бы тебя посечь, ну да ладно, поди принеси шубу да зерен побольше.
Надел хомяк шубу, сел и принялся песенки насвистывать, а воробьи да вороны плясали перед норой на полянке.
А воробьеныш ушел от них в густую траву и со стыда да досады грыз когти, по дурной привычке.
Петушки
На избушке Бабы-Яги, на деревянной ставне, вырезаны девять петушков. Красные головки, крылышки золотые.
Настанет ночь, проснутся в лесу древяницы и кикиморы, примутся ухать да возиться, и захочется петушкам тоже ноги поразмять.
Соскочат со ставни в сырую траву, нагнут шейки и забегают. Щиплют траву, дикие ягоды. Леший попадется, и лешего за пятку ущипнут.
Шорох, беготня по лесу.
А на заре вихрем примчится Баба-Яга на ступе с трещиной и крикнет петушкам:
– На место, бездельники!
Не смеют ослушаться петушки и, хоть не хочется, – прыгают в ставню и делаются деревянными, как были.
Но раз на заре не явилась Баба-Яга – ступа доро́гой в болоте завязла.
Радехоньки петушки; побежали на чистую кулижку, взлетели на сосну. Взлетели и ахнули.
Дивное диво! Алой полосой над лесом горит небо, разгорается; бегает ветер по листикам; садится роса.
А красная полоса разливается, яснеет. И вот выкатило огненное солнце.
В лесу светло, птицы поют, и шумят, шумят листья на деревах.
У петушков дух захватило. Хлопнули они золотыми крылышками и запели – кукареку! С радости.
А потом полетели за дремучий лес на чистое поле, подальше от Бабы-Яги.
И с тех пор на заре просыпаются петушки и кукуречут:
– Кукуреку, пропала Баба-Яга, солнце идет!
События
17.07.2023 10:16
* * *
Продолжаются работы по продвижению нашего скромного издательского агенства
Коллекция Jaaj.Club
Буквально сегодня были открыты представительства на сайтах
Коллекция Jaaj.Club продолжает свою миссию по собранию самых интересных и уникальных произведений в жанре мистики, фантастики и захватывающих приключений.
Если вы чувствуете, что ваше произведение должно быть на книжной полке Jaaj.Club, то смело
подавайте заявку.
* * *
30.06.2023 18:04
* * *
Сегодня 30 июня 2023 года состоялась выплата роялти авторам книг
Коллекции Jaaj.Club.
За период с августа прошлого года по май 2023-го было продано 27 книг из всей коллекции.
В самое ближайшее время вся статистика по продажам будет добавлена в личный кабинет Jaaj.Club.
Поздравляю с успешным дебютом!
* * *
Философия искусства
Основной соавтор
Jaaj.Club
Мы все можем наслаждаться одними и теми же объектами природы и произведениями искусства, но у всех нас нет одинакового опыта, вкуса, здравого смысла, способности сравнивать и отсутствия предрассудков, которые в идеале мы могли бы и должны иметь. (с) Юм В книге «Философия искусства» вы с интересом для себя познаете всю глубину искусства в интересующем вас направлении. Здесь вы найдёте статьи с философским и эстетическим толкованием в искусствоведении, литературоведении, музыковедении, и в других областях человеческого творчества. Все они помогут вам разобраться в тонкостях того или иного направления искусства и получить своё мнение и смысл в их философской интерпретации. В книге «Философия искусства» вы также познаете и другие качества культуры, которых нет ни на одном похожем ресурсе. |
||
Читать |
Старый дед и внучек
(Басня)
Стал дед очень стар. Ноги у него не ходили, глаза не видели, уши не слышали, зубов не было. И когда он ел, у него текло назад изо рта.
Сын и невестка перестали его за стол сажать, а давали ему обедать за печкой. Снесли ему раз обедать в чашке. Он хотел ее подвинуть, да уронил и разбил.
Невестка стала бранить старика за то, что он им все в доме портит и чашки бьет, и сказала, что теперь она ему будет давать обедать в лоханке.
Старик только вздохнул и ничего не сказал.
Сидят раз муж с женой дома и смотрят — сынишка их на полу дощечками играет — что-то слаживает.
Отец и спросил: «Что ты это делаешь, Миша?» А Миша и говорив: «Это я, батюшка, лоханку делаю. Когда вы с матушкой стары будете, чтобы вас из этой лоханки кормить».
Муж с женой поглядели друг на друга и заплакали.
Им стало стыдно за то, что они так обижали старика; и стали с тех пор сажать его за стол и ухаживать за ним.
Картина.
Захотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась потом грязным боком о забор — картина и готова.
Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула.
Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:
— Плохо, скучно!
— Как? — сказала свинья и насупилась — прогнала скворца.
Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:
— Так мило, так мило!
А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:
— Какое великое произведение!..
Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:
— Недурно, с чувством, продолжайте, — и поднял заднюю ногу.
Но свинья даже и глядеть на него не захотела.
Лежала свинья на боку, слушала похвалы и похрюкивала.
В это время пришел маляр, пхнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать.
Завизжала свинья, на скотный двор побежала:
— Пропала моя картина, замазал ее маляр краской… Я не переживу горя!..
— Варвары… варвары… — закурлыкал голубь.
Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:
— Врет она… переживет.
Грибы
Братца звали Иван, а сестрицу — Косичка. Мамка была у них сердитая: посадит на лавку и велит молчать. Сидеть скучно, мухи кусаются или Косичка щипнет — и пошла возня, а мамка рубашонку задернет да — шлеп…
В лес бы уйти, там хоть на голове ходи — никто слова не скажет…
Подумали об этом Иван да Косичка да в темный лес и удрали. Бегают, на деревья лазают, кувыркаются в траве, — никогда визга такого в лесу не было слышно.
К полудню ребятишки угомонились, устали, захотели есть.
— Поесть бы, — захныкала Косичка.
Иван начал живот чесать — догадываться.
— Мы гриб найдем и съедим, — сказал Иван. — Пойдем, не хнычь.
Нашли они под дубом боровика и только сорвать его нацелились. Косичка зашептала:
— А может, грибу больно, если его есть?
Иван стал думать. И спрашивает:
— Боровик, а боровик, тебе больно, если тебя есть?
Отвечает боровик хрипучим голосом:
— Больно.
Пошли Иван да Косичка под березу, где рос подберезовик, и спрашивают у него:
— А тебе, подберезовик, если тебя есть, больно?
— Ужасно больно, — отвечает подберезовик.
Спросили Иван да Косичка под осиной подосинника, под сосной — белого, на лугу — рыжика, груздя сухого да груздя мокрого, синявку-малявку, опенку тощую, масленника, лисичку и сыроежку.
— Больно, больно, — пищат грибы.
А груздь мокрый даже губами зашлепал:
— Што вы ко мне приштали, ну ваш к лешему…
— Ну, — говорит Иван, — у меня живот подвело.
А Косичка дала реву. Вдруг из-под прелых листьев вылезает красный гриб, словно мукой сладкой обсыпан — плотный, красивый. Ахнули Иван да Косичка:
— Миленький гриб, можно тебя съесть?
— Можно, детки, можно, с удовольствием, — приятным голосом отвечает им красный гриб, так сам в рот и лезет.
Присели над ним Иван да Косичка и только разинули рты, — вдруг откуда ни возьмись налетают грибы: боровик и подберезовик, подосинник и белый, опенка тощая и синявка-малявка, мокрый груздь да груздь сухой, масленник, лисички и сыроежки, и давай красного гриба колотить — колошматить:
— Ах ты, яд, Мухомор, чтобы тебе лопнуть, ребятишек травить удумал…
С Мухомора только мука летит.
— Посмеяться я хотел, — вопит Мухомор…
— Мы тебе посмеемся! — кричат грибы и так навалились, что осталось от Мухомора мокрое место — лопнул.
И где мокро осталось, там даже трава завяла с мухоморьего яда…
— Ну, теперь, ребятишки, раскройте рты по-настоящему, — сказали грибы.
И все грибы до единого к Ивану да Косичке, один за другим, скок в рот — и проглотились.
Наелись до отвалу Иван да Косичка и тут же заснули.
А к вечеру прибежал заяц и повел ребятишек домой.
Увидела мамка Ивана да Косичку, обрадовалась, всего по одному шлепку отпустила, да и то любя, а зайцу дала капустный лист:
— Ешь, барабанщик!
Алексей Николаевич Толстой
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ.
Знала Марьяна, что каждую ночь будет прилетать к ней Жар-птица, садиться на кровать и рассказывать сказки.
Кто не знает Буратино — озорного мальчишку, выструганного папой Карло из обычного полена! Но не все, наверное, знают, что рассказал о нем большой советский писатель Алексей Николаевич Толстой. С его доброй, легкой руки длинноносый, улыбающийся мальчишка попал на сцены детских театров, на киноэкраны, на красочные обложки книг и журналов. Миллионы юных читателей полюбили деревянного мальчишку как живого, невыдуманного. Полюбили за неунывающий характер, за добрый нрав и верность друзьям. А в этой книжке вы, ребята, прочитаете сами или вам прочитают взрослые несколько сказок, написанных известным писателем.
Несколько слов о нем.
Алексей Николаевич Толстой родился 10 января 1883 года в небольшом городке бывшей Самарской губернии (ныне Куйбышевской области). Ранние годы его жизни прошли в сельской местности. Деревенский быт, близость к родной природе развили в будущем писателе наблюдательность, чуткую восприимчивость ко всему прекрасному, вызвали любовь к выразительной народной речи и великолепным русским сказкам. Позднее о своем деревенском детстве Алексей Николаевич рассказал в повести «Детство Никиты».
Окончив в Самаре реальное училище, А. Толстой поступил в институт, но не закончил его, решив целиком посвятить себя писательскому труду. Любовь к литературе проявилась у него еще в детстве, когда он впервые прочитал книги Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева. Этих великих русских писателей он очень любил и многому учился у них.
Вскоре Алексей Николаевич выпускает первую книгу своих стихов. После этого он обратился к устному народному творчеству, написал русалочьи и сорочьи сказки, часть которых вошла в эту книжку. Незамысловаты сюжеты сказок А. Толстого, но читать их — одно удовольствие. Здесь и колкий народный юмор, и образная русская речь, и хорошее знание деревенской природы, так пригодившееся писателю. Из его сказок вы узнаете, почему сороку прозвали голобокой, — переела она медовых калачей и «с боли и тоски на сорочьем животе все перья повылезли». Посмеетесь над котом Васькой, по своей глупости оставшимся без хвоста. Пожалеете зайца-сиротинушку и по-доброму позавидуете маленькой царевне Марьяне, к которой каждую ночь будет прилетать Жар-птица, садиться на кровать и рассказывать сказки.
В своих взрослых книгах Алексей Николаевич Толстой писал о революции, о первых офицерах Красной Армии, о далекой старине нашей родины, когда в сражениях и трудах крепло русское государство.
Эти книги А. Толстого вы с интересом прочитаете, когда станете взрослыми. В них найдете ответы на многие важные вопросы, лучше узнаете историю нашей страны, крепче полюбите родной русский язык, которым так мастерски владел Алексей Николаевич. А пока — сказки. Милые, короткие сказки, написанные известным советским писателем и большим другом детей.
Толстой А. Н. Сказка «Воробей»
На кусту сидели серые воробьи и спорили — кто из зверей страшнее.
А спорили они для того, чтобы можно было погромче кричать и суетиться. Не может воробей спокойно сидеть: одолевает его тоска.
— Нет страшнее рыжего кота, — сказал кривой воробей, которого царапнул раз кот в прошлом году лапой.
— Мальчишки много хуже, — ответила воробьиха, — постоянно яйца воруют.
— Я уж на них жаловалась, — пискнула другая, — быку Семёну, обещался пободать.
— Что мальчишки, — крикнул худой воробей, — от них улетишь, а вот коршуну только попадись на язык, беда как его боюсь! — и принялся воробей чистить нос о сучок.
— А я никого не боюсь, — вдруг чирикнул совсем ещё молодой воробьеныш, — ни кота, ни мальчишек. И коршуна не боюсь, я сам всех съем.
И пока он так говорил, большая птица низко пролетела над кустом и громко вскрикнула.
Воробьи, как горох, попадали, и кто улетел, а кто притулился, храбрый же воробьеныш, опустив крылья, побежал по траве. Большая птица щёлкнула клювом и упала на воробьеныша, а он, вывернувшись, без памяти, нырнул в хомячью нору.
В конце норы, в пещерке, спал, свернувшись, старый пёстрый хомяк. Под носом лежали у него кучка наворованного зёрна и мышиные лапки, а позади висела зимняя, тёплая шуба.
«Попался, — подумал воробьеныш, — я погиб…»
И зная, что если не он, так его съедят, распушился и, подскочив, клюнул хомяка в нос.
— Что это щекочет? — сказал хомяк, приоткрыв один глаз, и зевнул. — А, это ты. Голодно, видно, тебе, малый, на — поклюй зёрнышек.
Воробьенышу стало очень стыдно, он скосил чёрные свои глаза и принялся жаловаться, что хочет его пожрать чёрный коршун.
— Гм, — сказал хомяк, — ах он, разбойник! Ну, да идём, он мне кум, вместе мышей ловить, — и полез вперёд из норы, а воробьеныш, прыгая позади, думал, какой он, воробьеныш, маленький и несчастный, и не надо бы ему было совсем храбриться.
— Иди-ка сюда, иди, — строго сказал хомяк, вылезая на волю.
Высунул воробьеныш вертлявую головку из норы и обмер: перед ним на двух лапах сидела чёрная птица, открыв рот. Воробьеныш зажмурился и упал, думая, что он уже проглочен. А чёрная птица весело каркнула, и все воробьи кругом неё попадали на спины от смеха — то был не коршун, а старая тётка ворона…
— Что, похвальбишка, — сказал хомяк воробьенышу, — надо бы тебя посечь, ну да ладно, поди принеси шубу да зёрен побольше.
Надел хомяк шубу, сел и принялся песенки насвистывать, а воробьи да вороны плясали перед норой на полянке.
А воробьеныш ушёл от них в густую траву и со стыда да досады грыз когти, по дурной привычке.
Сказки Толстого А. Н. — Воробей читать
Глиняный пареньРусская народная сказка
Жили-были старик да старуха. Не было у них детей. Старуха и говор…
Глупый волкРусская народная сказка
Жил-был волк, старый-престарый. Зубы у него приломались, глаза пл…
Мышка.
По чистому снегу бежит мышка, за мышкой дорожка, где в снегу лапки ступали.
Мышка ничего не думает, потому что в голове у нее мозгу — меньше горошины.
Увидала мышка на снегу сосновую шишку, ухватила зубом, скребет и все черным глазом поглядывает — нет ли хоря.
А злой хорь по мышиным следам ползет, красным хвостом снег метет.
Рот разинул — вот-вот на мышь кинется…
Вдруг мышка царапнула нос о шишку, да с перепугу — нырь в снег, только хвостом вильнула. И нет ее.
Хорь даже зубами скрипнул — вот досада. И побрел, побрел хорь по белому снегу. Злющий, голодный — лучше не попадайся.
А мышка так ничего и не подумала об этом случае, потому что в голове мышиной мозгу меньше горошины. Так-то.